Хочешь жить? - живи.
Вот и мы.
Настоящие самураи. Хорошие индейцы.
Светильник дает синий свет на всю комнату. Слабый и мягкий.
У меня шоколадка с миндалем и кофе. У Нинджи зеленый чай и печенье.
У нас великолепная музыка. Ее ставил Нинджа, я не знаю кто это поет, но это самое лучшее что могло бы звучать этим вечером.
Мы вторые сутки работаем. Не то что бы в напряг, не сказал бы даже, что работаем по-настоящему, потому что позалипать в интернете бесценно.
Но по факту это работа, только она затягивает как отличная компьютерная игра, как интересный фильм, как что-то еще, не могу придумать.
Нинджа сидит в кресле, одну ногу под себя, другую вниз, качать в такт музыки. Он в одних джинсах, подпевает тихонько, а еще на его голове высокий хвост.
А я на диване, с ноутбуком. В пижамных штанах и огромной нинджевской фестивальной футболке NOF. Я как настоящий фаерщик. Плед скомкался немного, но вставать, убирать с постели кучу флешек, дисков и проводов, чтобы поправить это мягкое белое покрывало - сами понимаете, влом.
Тем более в подушках тихо дрыхнет серый клубочек кошки.
Надо бы немного поспать, потому что завтра много разных дел, нужно выходить из дома, говорить с разными деловыми людьми, ставить подписи на бумагах и отдавать свой паспорт под ксерокопии. Но спать совершенно не хочется.
Я ревную Нинджу к стаффу, а стафф ревную вообще ко всему на свете.
Мое тело после полигона и тренировок отказывается меня слушаться, болит и напоминает обо всем огромными лилово-черными синяками в самых разных местах. Мне в некоторой степени приятно, но в большей - конечно, больно. Это можно терпеть.
Потом, мы конечно вырубимся, и может быть у нас даже хватит сил стащить все это с дивана и лечь под одеяло. Скорее всего нет, и Нинджа просто свалится рядом со мной, и мы будем обнимать кошку, пока та не сбежит. Потом друг друга. И проснемся под утро от того что холодно и запутались в проводах. Но это потом, еще двенадцать гигов работы и много много кофе.
В общем вот так - мы. Настоящие самураи, хорошие индейцы.